Опасные пассажиры поезда 123 - Страница 34

– Центр управления вызывает «Пэлем Сто двадцать три», прием…

– Вот из того же теста Каз Долович. Знаешь, что он сказал бы сейчас? Он сказал бы: «Не думай обо мне, старина Фрэнк! Главное, поддерживай движение!» Он был такой…

– «Пэлем Сто двадцать три» – Центру управления! Лейтенант схватил микрофон:

– Прескотт слушает.

– Я тут смотрю на часы, лейтенант. Они показывают два тридцать семь. У вас осталось тридцать шесть минут.

– Ублюдки, – громко сказал Коррелл. – Ублюдки и убийцы.

– Заткнись, – прошипел Прескотт, затем сказал в микрофон: – Будьте благоразумны. Мы стараемся выполнить ваши требования. Но вы дали нам слишком мало времени.

– Осталось тридцать шесть минут. Сверим часы?

– Я верю вам, но времени слишком мало. Знаете, у нас тут миллионы просто так не валяются.

– Вы просто еще не приняли решения – платить или нет. Деньги добыть нетрудно, если взяться за дело всерьез.

– Я простой коп, в этих делах не очень разбираюсь.

– Так найдите кого-нибудь, кто разбирается. Часы тикают.

– Я доложил начальству сразу после нашего разговора, – сказал Прескотт. – Подождите еще немного.

И больше, пожалуйста, никого не трогайте.

– Больше? Что вы имеете в виду?

Прокол, подумал Прескотт: они не знают, что у смерти Доловича есть свидетель.

– Пассажиры слышали выстрелы. Мы думаем, что вы там пристрелили кого-то. Одного из пассажиров?

– Нет. Мы убили какого-то человека на путях. Мы убьем каждого, кого увидим на путях. И плюс к этому одного заложника. Учтите это. Любое нарушение условий – и мы убьем заложника.

– Пассажиры ни в чем не виноваты, – сказал Прескотт. – Не трогайте их.

– Осталось тридцать пять минут. Свяжитесь со мной, когда вам будет что сказать по поводу денег.

– Ясно. Еще раз прошу – не трогайте людей.

– Не тронем, если вы нас не вынудите.

– До скорого, – сказал Прескотт. – Конец связи. – Он тяжело опустился в кресло.

– Боже! – не выдержал Коррелл. – Когда я слушаю, как ты сюсюкаешь с этим ублюдком, мне просто стыдно становится, что я тоже американец!

– Пошел к черту, – устало сказал Прескотт. – Топай отсюда, вали играть в свои паровозики.

Его честь господин мэр

Его честь господин мэр города лежал в постели на втором этаже особняка Грейси – официальной резиденции мэра Нью-Йорка. У него текло из носа, у него тупо болела голова, у него ломило все кости, и температура у него была минимум 39,7. Можно было бы заподозрить, что это козни многочисленных врагов, но его честь понимал, что это уже паранойя: у оппозиции в жизни не хватит воображения, чтобы подсадить вирус гриппа на край его бокала с мартини.

Пол у кровати был сплошь усыпан служебными бумагами, которые он совершенно не собирался читать. Муниципальный механизм прекрасно работал и без его непосредственного участия. В двух больших кабинетах на первом этаже команда помощников отлично справлялась со всеми текущими делами. Телефон у кровати мэра был включен, но он распорядился, чтобы его беспокоили только в случае глобальной катастрофы – вдруг, например, остров Манхэттен начнет погружаться в океан.

За окном раздался низкий гудок какого-то судна на Ист-ривер. Мэр внезапно подумал, что от подобного сигнала вот уже тридцать лет просыпаются все его предшественники. Его честь был вовсе не романтичен и мало интересовался историей дома, который волею избирателей стал его резиденцией. Он знал, что особняк построил в 1799 году архитектор Арчибальд Грейси, что это один из самых заметных образцов стиля ранней республики и что на первом этаже висят полотна Трамбла, Ромни и Вандерлина – пусть и не лучшие образцы их творчества, но, во всяком случае, с подписями. Знатоком здания и его убранства была жена мэра, которая когда-то изучала не то искусство, не то архитектуру – он запамятовал, что именно.

В данный момент его честь дремал и видел совсем не политические, а вовсе даже эротические сны. Когда зазвонил телефон, он страстно, засунув ему в рот язык, целовался с неким монахом из монастыря в Швейцарских Альпах. Вырвавшись из жарких объятий монаха (кстати, под рясой тог был совершенно голый), мэр дернулся к телефону и односложно рыкнул в трубку. С первого этажа звонил Мюррей Лассаль, один из заместителей мэра, которого газетчики прозвали «свечой зажигания администрации».

– Простите, Сэм, но дело неотложное, – сказал Мюррей.

– У тебя сердца нет, Мюррей. Я просто подыхаю.

– Пока не надо. У нас тут настоящая катастрофа.

– Неужели ты сам не справишься? Ты ведь даже в Браунсвилле справился, не так ли? Мне правда паршиво, Мюррей. В висках стучит, дышать не могу, все ноет…

– Конечно, я бы справился, как справляюсь со всей грязной работой в этом вонючем городе, – да только я не собираюсь ничего делать.

– Что это еще такое: «Не собираюсь ничего делать»? В лексиконе заместителя мэра таких слов быть не может!

Лассаль, сам немного простуженный, вспылил:

– Не учите меня, как заниматься политикой, Сэм! Мне плевать, что вы больны, хотите, я вам кое-что напомню?

– Ладно-ладно, – поспешно перебил мэр. – Я пошутил. Пусть я болен, но с чувством юмора у меня явно получше, чем у тебя. Как и всегда, впрочем. Ладно, что там случилось? Надеюсь услышать что-нибудь приятное.

– Чрезвычайно приятное, ага, – с наслаждением протянул Лассаль. – Просто первоклассная заварушка.

Мэр прикрыл глаза рукой, словно заслоняясь от грядущей беды, будто от яркого солнца.

– Ладно, говори. Не томи.

– Какая-то банда захватила поезд метро. – Лассаль повысил голос, чтобы заглушить проклятья, которыми тут же разразился мэр. – Шестнадцать пассажиров и машинист взяты в заложники, террористы требуют у города выкуп в размере одного миллиона долларов.