– В Биафре я командовал батальоном. Мне платили две с половиной тысячи в месяц, и сбавь они хоть цент, я бы к этому делу и пальцем не притронулся.
– Биафра, Конго, Боливия, – изумленно повторял Лонгмэн. – Постойте-ка, Боливия – это ведь там, где Че Гевара? Вы что же, были с ним?
– Нет, я был как раз на другой стороне. С теми, кто его прикончил.
– Помилуйте, я вовсе не думаю, что вы были на стороне красных, – заторопился Лонгмэн.
– Я на стороне тех, кто мне платит.
– Какая же все-таки волнующая, славная жизнь! – воскликнул Лонгмэн. – А что заставило вас бросить все это?
– Рынок сузился. Нет работы. А пособий по безработице там не платят.
– И как же устраиваются на такую работу?
– А как вы устроились машинистом в метро?
– Ну, это совсем другое. Обычная работа, надо же на жизнь зарабатывать.
– И я пошел в солдаты по той же причине. Пива не хотите?
После этого прогулка и пиво стали еженедельным обычаем. Поначалу Лонгмэн не мог взять в толк, зачем такой человек, как Райдер, возится с ним, но в конце концов он понял: как и он сам, как и многие в этом городе, Райдер был одинок. Так что на час или два в неделю они скрашивали одиночество друг друга; но общение их, после тех первых откровений, вновь стало совершенно нейтральным.
А потом, в один день, все изменилось.
Началось все довольно невинно – с газетного заголовка. Они увидели его в газете, лежавшей на стойке бара, куда они зашли выпить по традиционной кружке пива: ПЕРЕСТРЕЛКА В МЕТРО, ДВОЕ УБИТЫХ.
Двое грабителей попытались обчистить билетную кассу на станции в Бронксе. Коп, дежуривший на станции, вытащил пушку и пристрелил обоих. На газетном фото – два покойника на грязном полу станции; кассир высунулся из окошечка и разглядывает их.
– Торчки, – тоном знатока сказал Лонгмэн. – Никто больше не полезет за мелочью в билетную кассу. Дело того не стоит.
Райдер без всякого интереса кивнул. На этом все могло бы и закончиться, часто думал потом Лонгмэн, если бы его не понесло дальше и он бы не поделился с Райдером своими самыми сокровенными фантазиями.
– Уж если я бы хотел совершить преступление в метро, с кассой я бы точно не стал мелочиться.
– А что бы вы сделали?
– Например, захватил бы поезд, – брякнул Лонгмэн.
– Поезд метро? А что с ним потом делать?
– За него можно потребовать выкуп.
– Будь это мой поезд, я бы сказал вам: да заберите его себе на здоровье! – усмехнулся Райдер.
– Я не собираюсь требовать выкуп за сам поезд, – пояснил Лонгмэн. – Пассажиры. Заложники. Ясно?
– Как-то это слишком сложно, – покачал головой Райдер. – Не думаю, что это сработает.
– О, это может отлично сработать. Я время от времени подумываю над этим. Так просто, смеха ради.
Смех, правда, был невеселым. Это было его местью Системе, игрой, в которую он играл, когда обида подкатывала к горлу. Никогда он не думал, что совершит что-нибудь подобное в действительности.
Райдер поставил стакан с пивом на стойку, обернулся к Райдеру и посмотрел на него в упор.
– Почему вы уволились из метро? – спросил он ровным голосом. Командирским, как теперь уже понимал Лонгмэн.
Такого вопроса Лонгмэн совершенно не ожидал. Максимум, чего он мог ждать – это проявления вежливого интереса. Застигнутый врасплох, он, не успев сориентироваться, выпалил правду:
– Я не увольнялся. Меня вышибли с работы.
Райдер молча смотрел ему в глаза, ожидая продолжения.
– Я был невиновен, – пробормотал Лонгмэн. – Конечно, надо было бороться за свои права, но я…
– Невиновен в чем?
– В нарушении, само собой.
– Каком нарушении? В чем вас обвиняли?
– Меня ни в чем не обвиняли. Это был просто наговор, но они все равно меня выперли. Вы прямо как прокурор.
– Простите, – сказал Райдер.
– Да нет, черт, я могу рассказать. Меня подставили. Клювам нужна была жертва…
– Клювам?
– Это специальные инспектора, сыщики. Они шныряют вокруг в штатском, проверяют персонал. Иногда одеваются вообще хиппово, знаете там – длинные волосы и все такое. Шпионы, короче.
– А «клювы» – потому что они везде суют свой нос? – улыбнулся Райдер.
– Вот все так думают. На самом деле, их прозвище происходит – как, кстати, и у английских «бобби» – от имени первого начальника службы безопасности. Его фамилия была Бики.
Райдер кивнул.
– Так в чем вас все-таки обвиняли?
– Они подозревали, что какая-то банда перевозит наркотики, – ответил Лонгмэн вызывающе. – С нижнего Манхэттена на север. Один дает машинисту пакет, другой забирает его в Гарлеме. И никаких концов. Клювы решили повесить это на меня. Но свидетелей у них не было, и с поличным меня не взяли. Да я в жизни не стал бы заниматься такими делами. Вы же меня знаете.
– Да, – сказал Райдер. – Я вас знаю.
Пока его окончательно не взбесили два этих черных молокососа, Комо Мобуту вообще не парился. Происходящее его не касается. Пусть эти уроды грабят поезда хоть дважды в день, он и глазом не моргнет. Если это не связано с революционной борьбой угнетенного чернокожего населения, Комо Мобуту это не волнует.
Впрочем, ему доставляло некоторое извращенное удовольствие оказаться участником, точнее, наблюдателем происходящего – а все из-за того, что он ездил на метро. Он не был черным из разряда «лимузин-пентхаус-первый-класс-бесплатные-коктейли-от-белых-стюардесс», из этой международной клики, к которой относились все эти псевдобратья с западного побережья, из Парижа и Алжира. Он был настоящим революционером, и даже водись у него бабки, он бы все равно ездил общественным транспортом, а на дальние расстояния ездил бы междугородними автобусами компании «Грейхаунд».